Он родился и вырос в коммунальном коридоре,
Но с детства походил на героя рок-н-ролла.
На все, что крутило и вертело Чака Берри,
Он ставил свои метки, как кот на заборе.
Он всегда был "против", никогда не был "за",
И соседи нередко вызывали ментов.
Но он садился поудобней, закрывал глаза,
Врубал магнитофон и - будь здоров!
Он был снова, снова в Америке!
Ему снился пепел. Он бредил им.
И лишь мажорный рок-н-ролл успокаивал нервы.
Он так боялся оказаться вторым,
Но все время забывал, что такое - быть первым.
Его склоняли на все голоса,
А он плевал на стены легендарных "Крестов".
У него был козырь: закрывая глаза,
Он врубал магнитофон и - будь здоров!
Он был снова, снова в Америке!
Теперь он в ТОПье, он взят в екран.
Теперь ему протежируют сытые лица.
Он принял титул, он вышел за грань,
Но стал конкретен, как передовица.
Вольному - воля. Он открыл глаза.
Он прошел по парапету, минуя ОВИР.
Вот она - взлетная полоса.
Он идет по трапу завоевывать мир.
Снова, снова в Америку!
Но с детства походил на героя рок-н-ролла.
На все, что крутило и вертело Чака Берри,
Он ставил свои метки, как кот на заборе.
Он всегда был "против", никогда не был "за",
И соседи нередко вызывали ментов.
Но он садился поудобней, закрывал глаза,
Врубал магнитофон и - будь здоров!
Он был снова, снова в Америке!
Ему снился пепел. Он бредил им.
И лишь мажорный рок-н-ролл успокаивал нервы.
Он так боялся оказаться вторым,
Но все время забывал, что такое - быть первым.
Его склоняли на все голоса,
А он плевал на стены легендарных "Крестов".
У него был козырь: закрывая глаза,
Он врубал магнитофон и - будь здоров!
Он был снова, снова в Америке!
Теперь он в ТОПье, он взят в екран.
Теперь ему протежируют сытые лица.
Он принял титул, он вышел за грань,
Но стал конкретен, как передовица.
Вольному - воля. Он открыл глаза.
Он прошел по парапету, минуя ОВИР.
Вот она - взлетная полоса.
Он идет по трапу завоевывать мир.
Снова, снова в Америку!