Хочется пить, точнее, нажраться...
Муравейник сделал меня одиночкой,
Все его 5,5 миллионов
Повернулись ко мне спиной.
Я сам почитаю независимость каждого,
Но холод и гордость его обитателей
Выжгли на коже клеймо отчуждения.
Больную клетку оттолкнул организм.
Не устает, жрет и смеется -
Горло города плюет мне в лицо.
Дай ему, Боже, пусть оно захлебнется,
Пусть подавится мною уже.
Сердце - маленький нервный комочек -
Не откроется! Не старайся, не жди!
Я буду смеяться и жечь себе горло,
Пусть все остается внутри!
Этот город питается кровью
Тех, кто жив еще, кто еще не иссяк,
Сгустком страха с фронтов и районов
И мясом бездомных собак.
Я сам отзываюсь на зов Притяжения,
Я знаю, как слепят все его "хочется"
Хор людей с перебитым корытом.
А я жгу себе горло, я плачу одиночеством -
Капля в море отдельных капель.
Капли в луже - в одной и той же грязи.
Я буду стараться, пусть мне будет хуже,
Но выживет то, что внутри.
Муравейник сделал меня одиночкой,
Все его 5,5 миллионов
Повернулись ко мне спиной.
Я сам почитаю независимость каждого,
Но холод и гордость его обитателей
Выжгли на коже клеймо отчуждения.
Больную клетку оттолкнул организм.
Не устает, жрет и смеется -
Горло города плюет мне в лицо.
Дай ему, Боже, пусть оно захлебнется,
Пусть подавится мною уже.
Сердце - маленький нервный комочек -
Не откроется! Не старайся, не жди!
Я буду смеяться и жечь себе горло,
Пусть все остается внутри!
Этот город питается кровью
Тех, кто жив еще, кто еще не иссяк,
Сгустком страха с фронтов и районов
И мясом бездомных собак.
Я сам отзываюсь на зов Притяжения,
Я знаю, как слепят все его "хочется"
Хор людей с перебитым корытом.
А я жгу себе горло, я плачу одиночеством -
Капля в море отдельных капель.
Капли в луже - в одной и той же грязи.
Я буду стараться, пусть мне будет хуже,
Но выживет то, что внутри.