Я завтра брошу пить, вот удивится свет,
Прочту десяток книг и натяну вельвет,
Я выдавлю прыщи, я патлы остригу,
Тройной одеколон для рожи сберегу.
А после в гастроном зайду как человек,
И корешам назло на торте выбью чек.
И с этим вот тортом пойду к себе домой.
А Клава, дверь открыв, воскликнет: Боже мой!
И будем чай мы пить, газетки вслух читать.
А Клава, может быть, с собой положит спать.
Ох, Клавдия моя, как я тебя любил!
От этих чувств больных должно быть я и пил.
А дальше все пойдет как в фирменном кино:
Куплю машину я, обои и трюмо.
Общественность, завод - сам посуди, не пью,
Посадит за столом как своего судью.
И вот на Волге я качу к себе домой.
А Клавдия-то, растолстев, все потчует икрой.
Горит ночной екран, хрустит во рте икра!...
Настанет, мужики, счастливая пора!
За ето и не грех сегодня выпить нам!
Налей-ка, Вась, еще мне красненькой сто грам.
Давай дерябнем, Вась, да за мою судьбу!
Да за такое дело я белую возьму!
Прочту десяток книг и натяну вельвет,
Я выдавлю прыщи, я патлы остригу,
Тройной одеколон для рожи сберегу.
А после в гастроном зайду как человек,
И корешам назло на торте выбью чек.
И с этим вот тортом пойду к себе домой.
А Клава, дверь открыв, воскликнет: Боже мой!
И будем чай мы пить, газетки вслух читать.
А Клава, может быть, с собой положит спать.
Ох, Клавдия моя, как я тебя любил!
От этих чувств больных должно быть я и пил.
А дальше все пойдет как в фирменном кино:
Куплю машину я, обои и трюмо.
Общественность, завод - сам посуди, не пью,
Посадит за столом как своего судью.
И вот на Волге я качу к себе домой.
А Клавдия-то, растолстев, все потчует икрой.
Горит ночной екран, хрустит во рте икра!...
Настанет, мужики, счастливая пора!
За ето и не грех сегодня выпить нам!
Налей-ка, Вась, еще мне красненькой сто грам.
Давай дерябнем, Вась, да за мою судьбу!
Да за такое дело я белую возьму!