Ибо мир мой разбился на части - его не собрать,
Ибо мяч мой уносит рекой - его не догнать;
Перед сном я читаю о том, что у всех нас единый Отец.
Скоро выпадет снег и кондуктор объявит: "конечная - Станция мёртвых сердец".
Мы, как дети, пытались понять, почему это так,
Помнишь, в каждом вечернем окне мы искали твой знак,
Наблюдали начало, надеясь, что сможем с достоинством встретить конец;
Но оказалось, что коды не будет,- только вечный ноябрь на Станции мёртвых сердец.
А в порту ожиданье прибытья больших кораблей
И вся в белом с подзорной трубой замерла на балконе жена капитана,
Драит бляхи и ружья, готовясь к торжественной встрече, охрана...
Только им никогда не приплыть. Королева, мне жаль, но есть вещи сильней.
Ибо лодка моя утонула - ее не поднять,
И причал мой разбило волнами- к нему не пристать;
Папиросное облако тихо парит надо мной, как туманный венец
И, подняв воротник, я устало сажусь на скамейку на на Станции мёртвых сердец...
Ибо мяч мой уносит рекой - его не догнать;
Перед сном я читаю о том, что у всех нас единый Отец.
Скоро выпадет снег и кондуктор объявит: "конечная - Станция мёртвых сердец".
Мы, как дети, пытались понять, почему это так,
Помнишь, в каждом вечернем окне мы искали твой знак,
Наблюдали начало, надеясь, что сможем с достоинством встретить конец;
Но оказалось, что коды не будет,- только вечный ноябрь на Станции мёртвых сердец.
А в порту ожиданье прибытья больших кораблей
И вся в белом с подзорной трубой замерла на балконе жена капитана,
Драит бляхи и ружья, готовясь к торжественной встрече, охрана...
Только им никогда не приплыть. Королева, мне жаль, но есть вещи сильней.
Ибо лодка моя утонула - ее не поднять,
И причал мой разбило волнами- к нему не пристать;
Папиросное облако тихо парит надо мной, как туманный венец
И, подняв воротник, я устало сажусь на скамейку на на Станции мёртвых сердец...