Не дыши на меня и не сдавливай грудь;
Я устал и обмяк и чуть-чуть,
Только самую малость хочу отдохнуть
От скандалов твоих, от друзей-забулдыг,
Перегаров пропитых и прочих синюх и ханыг.
И от дыма табачного белая тюль отдаёт желтизной.
И засалена дверь, как руками берутся, когда сюда прутся толпой.
Не обласканная, а пропитая, как ханыга,
Мутноглазая, рожа красная.
На столе в переплёте обтрёпанном книга.
И по комнате грязь, и воняет мочой, как в помойке.
И в угаре блатном проститутки поют,
И поутру трясутся пропойки.
Рай земной в бутыле, по три десять цена,
Как икота с похмелья, проходит она.
И паршивая тварь, чтобы дали глоток, заскулит.
Льнёт, ласкаясь, шутя, улыбается, льстит,
На карачках ползёт и, хрипя, как навзрыд, закричит:
"Я в уплату долгам, как нальёте, вам телом отдам.
И как верная блядь, в том, в чём мать родила,
Буду петь, и плясать, да налейте - так в чём же дела?!"
А хлебнув из горла, помутнели глаза,
И она поползла по углам.
На столе весь бардак, и упали цветы:
Луговые ромашки из банки не для красоты,
Просто нечем запить эту жутко дрянную "Ризоль".
Нажралась одна блядь и вопила какую-то чушь,
Успокоилась лишь и с собой позвала,
Когда кто-то сказал: "Я твой муж".
Я устал и обмяк и чуть-чуть,
Только самую малость хочу отдохнуть
От скандалов твоих, от друзей-забулдыг,
Перегаров пропитых и прочих синюх и ханыг.
И от дыма табачного белая тюль отдаёт желтизной.
И засалена дверь, как руками берутся, когда сюда прутся толпой.
Не обласканная, а пропитая, как ханыга,
Мутноглазая, рожа красная.
На столе в переплёте обтрёпанном книга.
И по комнате грязь, и воняет мочой, как в помойке.
И в угаре блатном проститутки поют,
И поутру трясутся пропойки.
Рай земной в бутыле, по три десять цена,
Как икота с похмелья, проходит она.
И паршивая тварь, чтобы дали глоток, заскулит.
Льнёт, ласкаясь, шутя, улыбается, льстит,
На карачках ползёт и, хрипя, как навзрыд, закричит:
"Я в уплату долгам, как нальёте, вам телом отдам.
И как верная блядь, в том, в чём мать родила,
Буду петь, и плясать, да налейте - так в чём же дела?!"
А хлебнув из горла, помутнели глаза,
И она поползла по углам.
На столе весь бардак, и упали цветы:
Луговые ромашки из банки не для красоты,
Просто нечем запить эту жутко дрянную "Ризоль".
Нажралась одна блядь и вопила какую-то чушь,
Успокоилась лишь и с собой позвала,
Когда кто-то сказал: "Я твой муж".